– Пойду-ка я пройдусь, – сказал я и двинулся за ними.

Ситуация виделась мне совершенно тупиковой. Если вернуться на Землю и, допустим, угнать автомобиль – в Центрум мы с ним попадем снова в район Антарии. Автомобиль, при удаче, протянет в Центруме несколько часов – за это время мы далеко не уедем. Самолет мы не угоним, да и управлять им не умеем, тем более это техника более сложная и выйдет из строя еще быстрее. Вернуться на Землю, поехать в ту точку, откуда портал откроется куда-нибудь в район Марине или на узловую станцию Иртан? Не знаю я, куда ехать, да и на это требуется время. Окажется нужное нам на Земле место где-нибудь в Эфиопии или Австралии – и что дальше?

В общем, надо было обходиться своими силами. Тем, что мог дать нам Центрум, а конкретно – эта чахлая станция на краю Разлома. То есть дрезиной. Но дрезина медленная.

Никакого выхода. Прям хоть пользуйся советом Эйжел – разгоняй дрезину бегом и катись…

Я подошел к длинному и высокому обветшалому пакгаузу, стоящему тут, видимо, со времен «пластиковой чумы» и с того же времени не ремонтировавшемуся. Стекла в окнах были давно выбиты, даже осколков почти не осталось, я из любопытства заглянул – в темном пространстве угадывались рельсы, старые вагонные колеса, тросы, железные листы… Склад металлолома. К чему он тут? Железо стоит денег, семейка смотрителей давно могла его продать и неплохо заработать. Похоже, Теогар как раз уговаривал Пагасо продать останки паровоза, чем и вызвал бурную реакцию машиниста. Но зачем ему еще несколько тонн ломаного железа? Может, это какая-то психическая патология?

Я пожал плечами и обошел пакгауз по скрипучему гравию. Здесь не было никаких беседок и цветочков, явно территория Теогара, а не Адмиры. У меня в голове постепенно сложилась целая история – сумасшедший мужик, собирающий старые железки и мечтающий, допустим, соорудить из них чудо-паровоз. Его жена, которая, разозлившись на невнимание мужа, завела любовника с другой стороны Разлома – и ездит ночами на свидания, качая мускулистыми руками рычаги дрезины… А что? Паранойя, страсть и немного секса – прекрасный сюжет для мелодрамы. А если в конце кто-нибудь свалится в Разлом – то и опера может получиться.

Усмехнувшись, я завернул за угол пакгауза.

И остановился как громом пораженный.

Передо мной стоял железный дракон.

Он был невелик – метра два с половиной, три в высоту. Дракон опирался на изогнутый хвост, сделанный из скрученного рельса, и когтистые лапы, в которых угадывались ломы, монтировки и завитые спиралью решетчатые вагонные ступеньки. Пасть дракона была сооружена из паровозной топки, только не большой, как у локомотива Пагасо, а принадлежавшей какому-нибудь маленькому маневровому паровозику. На туловище пошли те же рельсы, а также железные двери, жестяные фонари, куски семафора и совсем уж не опознаваемые мной предметы. Дракон был покрыт ржавчиной, но странное дело – она казалась частью замысла скульптора, придавала дракону цвет и чешуйчатость.

С ума сойти!

На любой земной выставке авангардного искусства этот дракон стал бы звездой экспозиции.

И он тут был не один. Огромное, аккуратно засыпанное гравием пространство было утыкано самыми разными скульптурами. Драконы и собаки, мартыш и что-то похожее на лошадь, но даже в виде скульптуры явно лошадью не являющееся. Миниатюрные здания – я опознал Министерство иных миров с крошечными человечками под крышей, знакомую мне лишь по фотографиям громаду Пограничного штаба и, как ни странно, Эйфелеву башню! Люди – и это были не карикатурные схематичные изваяния, железные люди были узнаваемы и реальны – вот сам Теогар с двумя старшими детьми… а вот Адмира с младшими… и… и рядом с ней – Петрайх! Выходит, Теогар знал об измене супруги?

Я вдруг с болезненным стыдом понял, как глупо судить о людях по первому впечатлению. Для непритязательной мелодрамы или оперетки, может, это и годится. А что у людей в душе на самом деле – это можно понять, только когда и если они сами это покажут.

А может, лучше, чтобы и не показывали?

Теогар, бросив на меня быстрый и равнодушный взгляд, продолжил разговор с Пагасо.

– …изогнутый мост, – энергично жестикулируя, сказал он. – Рельсы петлей… я сделаю, я видел, как это было! И летящий паровоз. Уже разрушенный, из котла бьет пар. Пара не будет, но все его увидят. И паровоз, конечно, будет немного касаться земли. Но этого никто не увидит. Я знаю, как. Я сделаю. Но я не хочу работать с другим железом. Мне нужно это, настоящее. Которое летело. Я же знаю законы, ты имеешь право выкупить паровоз после крушения по цене лома. Я не могу, ты можешь. Выкупи, я отдам деньги. Может, только не все сразу… – он обернулся к Адмире, та кивнула – твердо и уверенно. – Это будет лучшая моя скульптура.

– Продай железо, – попросила Адмира. – Ты же видишь – он у меня гений.

Пагасо посмотрел на меня, будто спрашивая совета. Я кивнул.

– Я выкуплю свою девочку, – сказал старик и откашлялся. – Машины не боятся доменных печей, они перерождаются в огне… Но иногда, очень редко, у них бывает и лучшая судьба. Стать памятником. Я выкуплю паровоз, художник. И денег мне не надо. Я подарю его тебе. Это лучшее, что я могу сделать для машины, на которой провел всю жизнь. Сделай так, чтобы она летела и не падала.

– Но я так не могу, – как-то по-детски сказал Теогар, прижимая руки к груди. Я вдруг заметил, что у него очень тонкие кисти и пальцы. Это были бы руки музыканта, если не бугрящиеся под рубашкой мышцы и изрезанные, обожженные, загрубевшие пальцы. Этот человек творил удивительную красоту, но он работал с железом, а железо не щадит плоть. – Я хочу как-то с тобой расплатиться.

– Помоги ребятам, если можешь, – сказал Пагасо. – Это они затеяли такую авантюру. И они хотят помочь друзьям, а это хорошо.

– Я не могу починить паровоз, – растерянно сказал Теогар. – У нас есть только дрезина… теперь она не нужна, правда, Адмира?

– Теперь – нет. Теперь не нужна, – сказала женщина.

Господи, да что же за немыслимый любовный треугольник у них тут был?

– Теогар, – я шагнул вперед. – Скажи, у тебя ведь есть сварочный аппарат?

– Конечно, – с удивлением ответил он. – Как же иначе?

– Ацетилен?

– Ацетилен.

– Ты сможешь подарить нам два баллона? И кое-что сварить?

– Смогу, – радостно сказал Теогар. – А что сварить?

Я поискал глазами какую-нибудь железку или палку. Не нашел – скульптор содержал свой открытый выставочный зал в полном порядке. Тогда я поставил недопитую бутылку пива, которую все еще держал в руке, достал перочинный нож (самый обычный «Викторинокс», в котором пластиковые «щечки» когда-то заменил на собственноручно выточенные деревянные. Кстати, еще до Центрума заменил – пластиковые сломались от времени). Выдвинул маленькое лезвие, подошел к глухой стене пакгауза. То ли из-за местной розы ветров, то ли по случайности, здесь сохранился достаточно большой кусок посеревшей от времени штукатурки.

На нем я и стал вычерчивать то, что хотел получить от Теогара.

– А… – задумчиво произнес он через минуту. – Понял…

– Сможешь? – спросил я.

– Да. Только вот это… как оно называется? Форсунка?

– Сопло, – сказал я по-русски.

– Сопло, – старательно повторил он незнакомое слово. – Его надо вот таким сделать…

Несколькими резкими движениями собственного ножа – куда более внушительного, чем мой, – он подправил чертеж.

– Я не инженер, не знаю, – признался я. – А почему ты так решил?

– Так красивее, – сказал скульптор. – То, что красиво, лучше работает.

– Он прав, – сказал из-за его спины Пагасо. – Это я тебе говорю, а я знаю. Мы экспериментировали с реактивной тягой. Для серьезного дела не годится… но сопла были такими. А их считали настоящие инженеры.

– Значит, не получится? – переспросил я.

– Ну почему же? Не годится для серьезного дела. А для дрезины, – Пагасо усмехнулся. – Попробуем.

Рычаги, посредством которых дрезина приводилась в движение, были срезаны – как и большая часть механизма. Остались рама, колеса и тормоза.